ли, парень?! — она была искренне ошарашена, потом выругалась на каком-то неизвестном Ивану языке. Но что это ругань, было понятно сразу.

— Я тебе ноги за это целовать должна! Скажи… ты точно их… убил? — она с такой надеждой смотрела на него, что…

«Блядь! Тут какие-то прямо шекспировские страсти разыгрываются! Цыган и правда был ебнутый, что за спиной такие… обиды оставлять!».

— Точно, Фатьма, точно… Они сейчас… по Оби, к Северу движутся. По течению.

Она снова выругалась, а потом заплакала. Но не как девочка — навзрыд, а молча, но как-то — облегченно. Просто слезы катились из глаз.

— Как же так… Фатьма? Я думал, вы с Цыганом… ну с Ильясом — любовники, или вообще — родственники. А тут вон как…

Она вытерла слезы рукой и снова засверкала глазами:

— Ильяс, он…, - и снова яростная ругань, — пес он! Об одном жалею, что не сама я его зарезала! Не знаю, как ты их убил, но — плохо убил, быстро! Я бы не так убила! Я бы…, - и она чуть слышно завыла, покачиваясь.

— Ну ладно, Фатьма… Мне и правда уже идти надо. Если тебе помощь не нужна, я пойду. А ты… не убивайся так. Все прошло, этих… собак… больше нет. И никто не узнает… ну… ты поняла.

Он повернулся уходить.

— Подожди! Как тебя найти? Как зовут тебя?

«Зовите меня Супермэн, бля! Надо заканчивать этот водевиль! Цыганщина какая-то!».

— Иван меня зовут! И искать меня не надо. Все — я ушел!

— Да подожди ты… Ты… если что, на рынке меня найти сможешь, на центральном рынке. Где фруктами торгуют. Я умею… быть благодарной! И я должна тебе!

Уже уходя, он все-таки отметил, что женщина и правда красива. Даже сейчас, после всего, что ей пришлось пережить.

Вернулся он домой уже под утро. Довольно быстро докатившись вниз по реке, он долго искал место, где обычно оставлял лодку Мироныч. Потом весла поставил на место. Вроде бы все нормально.

Придя домой, отмахнувшись от Якова с его подколками — «к кому же паря здеся нырял-то, да чуть не всю ночь?!», он, скинув только куртку, согрел чайник, попил чаю, а потом стал разбирать. Прежде всего — свою одежду. Как не берегся, а кое где темные капли, похожие на кровь были. Замочил в тазике костюм, потом хмыкнул, разглядев, что же его спасло от более серьезной раны на руке. Оказалось, что, когда он еще собирался, решил чуть ослабить сбрую на ножнах, что вешал на предплечье. Побоялся, что перетягивать руку будет, и та будет затекать. Вот, когда он финку выдернул из ножен, похоже и ремни, и сами ножны чуть провернулись, вокруг предплечья. Изрядный прорез был на ножнах, изрядный. Б-р-р-р… что бы могло быть, если бы вышло по-другому!

«Распластал бы мне руку мудак Цыган! И кровищи бы потерял не меряно, а то и там бы скопытился. Ну… по крайней мере, не прибрался бы за собой!».

Да и вообще, стоило себе признаться, что только благодаря везению все закончилось так, а не иначе.

«Кто-то видать мне там шепчет! Спасибо ему, этому — кому-то!».

А вот с Фатьмой… Стоило ли туда идти? Сейчас-то понятно, что нет. А тогда? Ладно, все по поговорке — буду жалеть о том, что сделал! Да и вряд ли она побежит в милицию. И молчать будет. Скорее всего… Похоже она не столько с преступниками якшалась, сколько с конкретным Цыганом. А с остальными — поскольку те были с Цыганом.

Потом стал разбирать «трофеи». А что? Схватка была? Была! Значит — что с бою взято, то — свято!

Ну что сказать… деньгами вышло больше пяти с половиной тысяч. Очень солидный кусок. Очень. Не зря Чилим обижался на этих двух мудаков — выделить пацану пятьсот рублей, когда у самих больше пяти тысяч на кармане? Это даже не жадность… Это — хрен пойми, как называть! Все больше и больше оправданий этому убийству он находил. А когда распаковал два свертка — один поменьше, другой побольше, так и вообще у него сомнений не осталось! И там, и там были всякие цацки. Рыжье, рыжевье, рыжики… В свертке поменьше, похоже это — Цыгана, этак с кулак размером, украшений было, само собой поменьше. Но, даже не будучи знатоком ювелирки, Косов мог сказать, что, похоже, этот сверточек куда как больше стоит, чем сверток побольше. Тот, который в два кулака. Там все больше предметы простенькие были.

«Так! Вот это мне — на хрен не всралось! Все это, понятно, что снято с людей! Палево это все! На кой хрен Хлоп и Цыган с собой это тащили — вообще в голове не укладывается! Они что — не могли это барыгам спихнуть? Идиоты! А у меня как раз есть такой барыга на примете! Есть! Вот ему и спихнем за долю!».

Иван решил не откладывать это в долгий ящик, и побыстрее избавиться от золота.

«Вот отосплюсь и к обеду рвану к «Савоське», скину это все. Поменяю на обезличенные денежные знаки!».

Вот только что делать с ножом Цыгана, Иван не мог решить! Выкидывать — так ведь такая весчь! Он не разбирался в металлах, но рисунок на клинке был виден невооруженным глазом. Все эти полоски, линии, ворсинки! Серая красивая сталь! А что это конкретно — булат, дамаск, харалуг или еще что-то — Иван не знал. Еще было похоже, что этот нож был сделан из обломка прежнего кинжала, гораздо большего размера. Этот-то… сантиметров пятнадцать-семнадцать в длину. Рукоять сделана… не понять из чего сделана, но оплетена кожей, и аккуратно так оплетена — куда как аккуратнее, чем сам Иван оплел рукоять штыка. И ножны — тоже хороши, из толстой кожи, качественно так прошиты. Даже какой-то орнамент на ножнах выдавлен. Пижоном Цыган… был…

Было ли Ивану как-то… противно, тянуло ли его блевать от содеянного, или от картинок, что пришлось пронаблюдать? Да ни хрена подобного! Он твердо знал, что сделал доброе дело. Вот как-то неприятно было вспоминать… это — да! Но — не противно, точно! Да и если разобраться — вот с тем же Цыганом получилось вообще непонятно! Он же так до последнего и не понял, что произошло. А вот, когда Хлопа добивал… тут — да… неприятно.

Разобрав и попрятав все по нычкам, Иван вышел на улицу, покурил, да и завалился спать. Правда граммов двести… все же принял, ага! От простуды!

На следующий день он, не откладывая в долгий ящик,